Это не учебная тревога - Страница 29

Его душат рыдания. Он плачет так сильно, что ему снова плохеет. Он сворачивается на боку и крепко зажмуривает глаза. На его лице написана такая боль, что я ее чувствую. Он знал, что на аллее мертвые.

Харрисон был наживкой.

И я вспоминаю… вспоминаю, как Кэри разглядывал аллею, а затем повернулся к нам и сказал, что она пуста, и Касперы… Касперы спешили выйти. Они так стремились добраться до школы, так жаждали обрести стены — убежище, в котором будут в безопасности сами и их дети. Я закрываю глаза и слышу в голове голос миссис Каспер, сказанные ею прямо перед уходом слова: «Слава богу, хоть в чем-то нам повезло». В ее голосе было столько надежды, столько облегчения. А потом…

— Кэри, — зовет Райс.

— Идите. Отвалите от меня.

Райсу большего не требуется. Он берет меня за руку и уводит из медкабинета. Тихо прикрывает дверь и молча смотрит сквозь окошко на Кэри. Мое сердце молотом бьется в груди. Райс разворачивается ко мне:

— Никому нельзя об этом рассказывать.

— Я знаю.

— Я серьезно, Слоун. Никому нельзя…

— Я знаю.

Он тяжело сглатывает, кивает, и мы направляемся по коридору назад в банкетный зал. Я вдруг пугаюсь, что все прочитают по моему лицу то, что я услышала, поэтому я останавливаюсь. Райс тоже. Он ждет, что я продолжу идти, и когда я это делаю, следует за мной. Повернув за угол, я чувствую себя совершенно разбитой и обессилившей. Я прислоняюсь к шкафчику. Не хочу возвращаться в зал. Я к этому еще не готова.

— Тебе нехорошо? — спрашивает Райс.

— Дай мне минуту.

— Виски не очень сочетается с травмой головы?

— Я сейчас не хочу находиться рядом с тобой.

Моя грубость удивляет парня, сказавшего мне убить саму себя, но при этом не давшего это сделать. Он уходит. Проводив его взглядом, я опускаюсь на пол.

Отец не стал искать Лили, когда она ушла из дома. Ей исполнилось девятнадцать. Она была взрослой и совершеннолетней. Но он пришел в такую ярость, что я не понимала, почему он не пошел в полицию, чтобы они ее нашли. Не знаю, почему он ее просто отпустил. Наверное потому, что остался тот, кому еще можно причинять боль. Кэри хотел использовать Харрисона как наживку, а Касперы ему помешали. Касперы решили, что нашу маленькую группу должен возглавить Кэри. Они тоже хотели использовать его. И я использовала мужчину на улице. Он совершенно ничего для меня не значил. А меня… меня тоже использовали? Я тоже была у Лили наживкой?

Я иду в туалет и ополаскиваю лицо холодной водой. Чувствую себя ужасно. Вернувшись в зал, вытягиваюсь на своем мате. Грейс лежит на мате Трейса, а Трейс с Харрисоном на противоположном конце комнаты едят чипсы. Харрисон болтает, а Трейс, как это ни странно, слушает его. Должно быть, он чувствует себя виноватым из-за того, что Кэри выплеснул на том свою злость, или он уже напился в хлам. Другой причины ненаплевательского отношения Трейса к тому, что рассказывает ему Харрисон, я найти не могу.

Харрисон должен был умереть.

— Ему очень плохо? — выдергивает меня из моих мыслей Грейс.

— Кому?

— Кэри.

— А тебе какая разница?

— Просто скажи мне, как он.

Мне хочется ответить, что ему очень плохо. Что Кэри совсем не такой, каким она себе его представляет, что он одновременно и лучше, и хуже. Но я не могу.

— Он весь обрыдался.

— Ага, как же.

— Я никогда еще не видела, чтобы парень так плакал. Даже Харрисон.

Грейс обдумывает мои слова.

— Он пьяный, так что это совсем ничего не значит.

— Может быть, только алкоголь помог ему выплеснуть то, что накопилось у него внутри.

— Ну конечно.

Нет, это невыносимо. Грейс. Раскалывающаяся от боли голова. Трейс. Кэри. Харрисон должен был умереть. Я должна была умереть.

— Вы с Трейсом упорно ненавидите Кэри. Он это чувствует.

— А по-твоему, я должна его простить?

— По-моему, у тебя всё еще что-то осталось, в то время как у него не осталось ничего, и он извинился перед вами двумя. — Я закрываю глаза. Опьянение прошло, если оно вообще было, и я лишь чувствую жуткую усталость. — И, по-моему, он и правда сожалеет о случившемся.

— Он всего лишь один раз извинился.

— Что-то изменится, если он извинится перед вами миллион раз?

— Я никогда не видела его плачущим.

— Тогда сходи в медицинский кабинет.

— Ты не объективна.

— Он сказал… — я замолкаю, а затем опять лгу. Может, моя ложь хоть чем-то поможет. — Он сказал, что это должен был быть он.

— Не верю.

— Не верь. — Я ложусь на бок, спиной к Грейс. — Твое дело.

Через какое-то время солнце садится. Мы ложимся спать задолго до этого.

Глава 3

Я стою на краю утеса, ощущая в груди пустоту — как будто сердца в ней нет.

Слоун.

После спиртного голова ватная, а веки такие тяжелые, что я едва могу их поднять. Но я слышу зовущий меня голос. Я должна дать знать, что слышу, что он меня зовет.

— Отец…

Как только это слово срывается с моих губ, я пробуждаюсь и подавляю рвотный позыв. Одно дело, когда я намеренно произношу его вслух, и другое — когда оно вырывается у меня невольно. Отец. Я медленно сажусь и смотрю на часы. Пять утра. На своем мате ерзает и переворачивается Райс. У него чистое, гладкое лицо. Все вокруг погружены в глубокий сон и проспят еще несколько часов. Я завидую им, потому что тоже хочу спать, как они. Сейчас это единственное, чего мне хочется.

Шаги.

В коридоре.

Сначала приходит мысль, что это Кэри. Кэри, возвращающийся к нам из медкабинета. Это его шаги. Если бы! Шаги тяжелые, неровные и настолько знакомые, что у меня по коже бегут мурашки. Я вспоминаю ладонь на своем лице. Отец? Шаги приближаются. Когда кто-то проходит мимо двери, на пол падает тень. Я улавливаю ее краем глаза, повернув голову в сторону коридора. Человек. Значит, прикосновения мне не приснились. Нет. Прижав руку к груди, я ощущаю, как она ходит ходуном. Мое дыхание частое и прерывистое — болезненное, по сравнению с тихим и размеренным дыханием Райса. Я только что кого-то видела. Я в этом уверена.